Кудрат Эргашев - Позывные — «02»
— Зачем милиция? — испуганно забормотал совсем растерявшийся Димка.
— Это они тебе сами объяснят, а пока — гуд бай, мой бесстрашный грабитель. Кстати, попробуй сообразить, хотя это, вероятно, очень трудно для тебя, что пользоваться этим магнитофоном, а тем более прийти с ним домой в ближайшие десять лет не совсем безопасно… — С этими словами он подтолкнул Димку к двери.
Страх обуял Димку, зажал его в клещи так, что подогнулись колени. Он с мольбой и надеждой смотрел на Рянского.
— Саша, Саша… — только и бормотал он.
— Иди, иди, — властно приказал тот.
— Что же мне делать? — взмолился Димка. — Помоги, пожалуйста, я же не знал, не подумал… Больше никогда… Поверь…
— Я, кажется, ясно сказал, — отмахнулся от него Рянский. — Бери магнитофон и топай домой, не заставляй ждать представителей власти.
Димка был опустошен и раздавлен. Поступок, смелостью и дерзостью которого он только что гордился и кичился перед ребятами, показал, оказывается, еще большую его никчемность. Страх перед наказанием надвинулся на него черной тучей. Слезы отчаяния брызнули из его глаз, он с мольбой и надеждой смотрел на Славку и Кольку.
Славка за все это время не проронил ни одного слова. Глупый, по его мнению, поступок Димки удивил его, но Димку, такого беспомощного, плачущего, ему было сейчас искренне жаль.
— Ему надо помочь, Саша, — глухо проговорил он.
— Ладно уж, — смилостивился вдруг Рянский. — Только в силу моих добрых чувств к вам! Оставьте аппарат. И забудьте вообще, что он существовал…
— …И вы оставили его у Рянского. А потом, потом видели вы когда-нибудь этот магнитофон у него? — выслушав Димкину «исповедь», спросил Туйчиев.
— Никогда! — в один голос ответили ребята.
* * *Свойственная Рянскому двойственность ярко проявлялась в ходе допроса. Временами он становился наивно-простодушен, прикидывался эдаким рубахой-парнем. Охотно, с ненужными подробностями рассказывал о знакомых девушках, чувствовалось, что он гордится своим успехом у них. На эту сторону его жизни Туйчиев и Соснин обратили внимание во время обыска.
Один из углов комнаты Рянского оказался завешанным цветными фотографиями женщин. И в этом углу, среди десятка женских лиц, в центре, улыбалась с фотографии Жанна. На свою необыкновенную любовь к ней он делал особый упор и даже сетовал на то, что свадьбу приходится отложить до окончания ею школы.
Но по мере углубления задаваемых ему вопросов, он становился все более внимательным и хитрым, старался предугадать каждый следующий ход следователя.
— Вы забыли, Рянский, рассказать еще об одной вашей знакомой, — прервал его любовные излияния к Жанне Туйчиев.
— Вполне возможно, — широко улыбнулся Рянский, — ведь их было немало. — Он вздохнул и скромно потупил взор.
— Да, но эта знакомая совсем недавняя. Как же вы могли о ней забыть? Странно…
— Недавняя, говорите? — переспросил он и, задумчиво сощурив лоб, сделал вид, что старается вспомнить. Потом развел руками: — Простите, не знаю, о ком речь.
— А Калетдинова? — быстро спросил Соснин.
Легкая тень испуга, не ускользнувшая от Арслана и Николая, пробежала по лицу Рянского, но он тотчас же небрежно бросил:
— О, это ничтожный эпизод в моей жизни. Так, мимолетное знакомство.
— Так ли? — спросил Туйчиев, и под его пристальным взглядом Рянскому стало не по себе.
Когда же Соснин, обращаясь вовсе не к нему, а к Туйчиеву, высказал твердую уверенность, что он сейчас все вспомнит и напоминать ему не придется, Рянский понял, что связь с Калетдиновой скрыть не удастся. Он лихорадочно стал обдумывать, как ее лучше преподнести, но в это время Туйчиев положил перед ним фотографию Калетдиновой, повернув ее обратной стороной, где ее рукой было написано:
«Моему родному Шурику от безгранично любящей Люси».
— Вы понимаете, что покушались на убийство двух человек? — Туйчиев сделал ударение на последних словах. — Один из них ваш будущий ребенок. Второй — мать ребенка.
— Это еще надо доказать, — ощетинился Рянский. — И чей это ребенок, я не знаю…
— Бросьте, Рянский! Вы уже доказали все своими действиями. Вы остановили у института Левшина, который, кстати, вас тотчас опознал, и попросили передать магнитофон Калетдиновой. Вот, ознакомьтесь, — Туйчиев протянул Рянскому заключение эксперта. — Экспертиза пришла к выводу, что запись на обрывке магнитофонной ленты произведена с обнаруженной у вас при обыске пластинки с «Прощальной симфонией» Гайдна. На пластинке имеется характерная щербинка…
Рянский внимательно прочел заключение, вытер ладонью выступивший на лбу пот.
— А вот еще одно заключение эксперта. Магнитофон был перевязан бельевой веревкой, остатки которой также найдены у вас дома.
— Люся жива, я знаю. Она ведь жива? Я не хотел ее смерти, не хотел ее смерти, не хотел. Вы все неправильно формулируете…
— Не хотели смерти? — переспросил Туйчиев. — Чего же вы хотели?
— Не знаю… Понимаете, она угрожала… Сказала, что никогда не избавится от ребенка. Никогда… Но я не хотел ее смерти. Просто, думал: взрыв, случайность, могут быть какие-нибудь увечья… Она сама решит, что ребенок не нужен… Что она не может теперь быть моей женой… увечная. Поймите, я не хотел ее убивать. Я ведь любил ее… — Рянский уронил голову на грудь, замер.
— Да, она жива, — подтвердил Арслан, — но это, если можно так выразиться, не ваша заслуга. Что касается любви к ней, то, согласитесь, несколько необычна форма ее проявления. Вы правы в одном, что ваша цель — женитьба на Жанне Брискиной. Все остальное — ложь. Вы шли к своей цели путем, который казался вам самым простейшим. Убрать с дороги человека, который мешал осуществлению плана.
Здесь Рянский сделал протестующий жест.
Туйчиев сделал паузу и продолжал:
— Люся Калетдинова — вот единственная преграда на пути к желанному результату. Ведь она беременна, ждет ребенка, вашего ребенка, Рянский. Это препятствие, помеха на пути. Вы просили, умоляли, чтобы она избавилась от будущего ребенка, наконец, угрожали ей, но безуспешно. И тогда у вас зреет чудовищный замысел. Вы покупаете у Вадима Рыбакова, работающего во «Взрывпроме», — с которым, кстати, вы познакомились во время туристической поездки, — два детонатора и патрон аммонита. Можете ознакомиться с показаниями этого браконьера… — Арслан протянул Рянскому протокол допроса. — К тому времени у вас уже был магнитофон, похищенный ребятами. Магнитофон, хозяин которого, по вашему мнению, уже никогда не отыщется. Остальное — дело техники. Вы вмонтировали взрывчатку и детонаторы в магнитофон. Вот сделанная вашей рукой схема взрывного устройства, перечерченная из книги «Взрывное дело» и забытая вами в этой же книге. Вы говорите, что не хотели смерти Калетдиновой? Но разве то, что вы задумали, не преступление?
«Арслан выходит на финишную прямую, — думал Соснин. — Посмотрим, что теперь станет придумывать Рянский. Скорей всего станет изворачиваться, попытается представить себя чуть ли не жертвой домогательств Калетдиновой. До чего же это противно!.. Омерзительная личность… Надо же! Во имя обогащения — пойти на убийство! Да хоть бы и на увечье человека… И кого? Неужели все это следствие таких черт его характера, как индивидуализм, эгоизм, стяжательство, жажда обогащения? Арслан в этом убежден. Но откуда у Рянского, молодого человека, частнособственническая психология, на которую так напирает Арслан?»
Накануне они долго разговаривали с Туйчиевым в поисках ответа на все эти вопросы.
— Нет, ты мне объясни, — горячился Соснин, — откуда у этого парня, который родился в наше время, который само слово «капитализм» узнал из учебников, откуда в его сознании появились пережитки прошлого?
— Ты сбрасываешь со счета его ближайшее родственное окружение, в котором он рос.
— Да, семейка у него была отменная, — усмехнулся Николай, вспоминая «беседы» с бабкой Рянского. «Последняя могиканша» — так окрестил ее Соснин. Вот уж кто был воинствующим носителем старых взглядов, традиций и представлений!
— Именно в этой среде происходило его нравственное формирование, — продолжил свою мысль Туйчиев. — Чему же тут удивляться?
— Да, — задумчиво произнес Николай, — благодатный материал… Как часто все же некоторые отмахиваются, а подчас и иронизируют по поводу влияния буржуазной идеологии, особенно на молодых людей, не имеющих идейной закалки и нравственной стойкости, а ведь Рянский — ярчайший тому пример? А?
— Верно, — согласился Арслан и, по привычке потирая кончиками пальцев переносицу, словно рассуждая вслух, добавил: — Видишь, «красивой», бездумной жизни в окружении «шикарных» вещей хотелось ему, а все, что этому мешает, — прочь! А вообще-то, — с минуту подумал он, — то, что совершил Рянский, имеет в своей основе комплекс причин, но решающей все же…
